Детство и школа
Константин Звездочётов родился в 1958 году в семье актеров, карьера которых не сложилась: мать его работала администратором в филармонии, а отец на разных работах, от гардеробщика до бухгалтера. Оба они стали жертвами сталинских репрессий и познакомились в лагерном театре, на свободу вышли, когда Константин был еще совсем ребенком, детство его прошло в Москве.
В 14 лет подруга матери взяла его с собой на квартирную выставку в отдаленном районе Москвы, имени художника уже никто не помнит, но наследие легендарных московских квартирников в последствие отразится на выдающихся предприятиях Звездочетова и его приближенных (в частности, на знаменитой галерее APTART, открывшейся в 80-ых). В это же время, школьные годы, Константин читает мемуары Ильи Эренбурга, посещает лекции в институте искусствознания, увлекается троцкизмом, информацию о котором может черпать, конечно, только из антитроцкистской литературы. Его интерес к политике быстро вырастает в действие: вместе со школьным приятелем они организуют политическую группу, выдвигают предложения по реформе действующего режима, что неминуемо ведет к проблемным отношениям со школьной администрацией. Группу запретили, а перед самым окончанием школы ее основателей вызвали в горком партии и горком комсомола, на выпускном Звездочётову, победителю школьных олимпиад по литературе и истории, не выдали ни аттестата, ни олимпиадных грамот. В последствие выяснилось, что на директора школы было оказано давление из КГБ.
У Звездочётова есть собственная теория касательно формирования человеческой личности: «Я считаю, что человек, в принципе, не меняется. Как он в 12 лет развился, таким и будет. Потом начинаются гормональные вещи, он принимает их за развитие. Потом, когда они утихают, тот прекрасный человек, который развился к 12 годам, опять выплывает». Эти слова относятся и к самому художнику «с лицом ребенка», который многие годы оставался верным запалу юношеских затей, неустанно формировал вокруг себя различные группировки, строил баррикады у Белого дома, писал песни, стихи, издавал альманахи, переписывал историю и вообще слыл главным энфан-террибле второй волны московского авангарда.
Институт и раннее творчество, Мухоморы
Изначально Звездочётов планировал учиться на искусствоведа, однако, провалил вступительное сочинение по Грибоедову, которого очень любил. Тем не менее, свою художественную деятельность в последствие часто увязывал с теорией, называя себя «играющим искусствоведом», не повествующим, а демонстрирующим в действии.
В 1976 году Константин поступает на постановочный факультет, отделение сценографии Школы-студии МХАТ. При этом будущий художник остается верным активной политической позиции. В кругу приятелей он инициирует шутовскую демонстрацию в метро. Хотя лозунги на транспарантах не провозглашали и не требовали ничего внятного, демонстрацию разгоняют, всех участников фотографируют и записывают. В дальнейшем, уже в середине 80-ых, представители КГБ используют эту информацию в попытке шантажировать художника.
В институте Звездочётов заводит судьбоносное знакомство с братьями Сергеем и Владимиром Мироненко, они, в свою очередь, знакомят его с товарищем по французской спец школе Свеном Гундлахом, а тот вводит в их круг Алексея Каменского. Именно эти люди становятся ядром легендарной художественной группы «Мухомор». По первому времени в кругу друзей идею Звездочётова об объединении в группу никто не поддерживал. И все-таки вместе с братьями Мироненко ему удалось затеять в институте «поэтические утренники»: во время лекций они писали пародийные политические тексты, которые зачитывали публично в перерывах. Звездочётов признает, что в то время работа в группе была необходима в связи с его идейными взглядами, преимущественно левыми, он увлекался Мао Цзэдуном, по-прежнему Троцким, Сартром, ему были близки лозунги революции 1968-го года.
Группа «Мухомор» в 1982 году. Слева направо: Алексей Каменский, Сергей Мироненко, Константин Звездочётов, Владимир Мироненко, Свен Гундлах.
Итак, 24 марта 1978 года, в день, провозглашенный Всемирным днем работников хеппенинга, «Мухомор» официально сформировалась. Произошло это в квартире Алексея Каменского, после того, как Звездочётов произнес ставшую легендарной «Я, братцы, Мухомор». Художники Римма и Валерий Герловины в своих воспоминаниях писали: «Первые мухоморские дни прошли в пьяном угаре, матерщине, панк-декламации». Для московской художественной сцены того времени появление «мухоморов» стало настоящей советской версией «нью вейва». Они ниспровергали все, что можно было ниспровергать, не относились серьезно совершенно ни к чему и неустанно эпатировали круг авангардных художников, прежде пребывавший в зачарованном оцепенении под предводительством своих главных идеологов, Андрея Монастырского и Ильи Кабакова.
Из записок Иванова И.И: “мухоморы носят одежды красивые и модные, танцуют танцы изящные и зажигательные акции и перформэнсы делают умные и загадочные”. При этом «мухоморов» часто называют преемниками и учениками Андрея Монастырского. Их выездные акции («Выходки») действительно в некотором роде напоминали практику группы «Коллективные действия», ядром которой и являлся Монастырский. Братья Мироненко и Свен Гундлах были очень близки с последним, много времени проводили у него в гостях. Однако между старым поколением концептуалистов и «новой волной» наметилась оппозиция. По словам Звездочётова они “часто брали хунвейбинским нахрапом и искусной имитацией” и, как он скажет Свену Гундлаху позднее, в 1984 году: «Меня никогда не радовала Концепция, меня всегда утешала Ситуация!». Для себя Звездочётов сразу же обозначил третий путь, не относящий ни к диссидентству старой школы, ни, тем более, к конформизму.
Группа «Мухомор». Плакат «Подмосковный сувенир. Лето 1980-е». Бумага, фломастер, ксерокопия, коллаж. 53,9x37. Коллекция В. Мироненко
С кругом московских концептуалистов «Мухоморы» познакомились через дядю Алексея Каменского и художников Валерия и Римму Герловиных. Так они попали на заседания легендарного кружка «Семинар», кружок собирался раз в два месяца в укромной обстановке чьей-либо квартиры: там показывали и обсуждали новые работы, презентовались доклады о прочитанных книгах, велись разговоры о философии. На одном из таких заседаний «Мухоморы» провели акцию под названием «Вечер памяти Поручика Ржевского». Они составили вымышленную биографию одиозного героя анекдотов, список его друзей, собрали якобы принадлежащие поручику вещи, написали рассказы и картины о нем. Хорошо иллюстрируют этот эпизод воспоминания Никиты Алексеева, на тот момент одного из ключевых участников группы «Коллективные действия», а в последствие близкого друга и соратника «Мухоморов»: «Мухоморы как-то несли про охульника-гусара и показывали его портрет. Нарисованный, по-моему, неряшливо. Но просквозило в зимней и нудной атмосфере московского концептуализма что-то другое. Илья Кабаков, у которого нос, как у парфюмера из Грасса, сморщился улыбкой перепеченного колобка и сказал: “В этом что-то есть”. Борис Гройс гордо кивнул головой в подтверждение, а Андрей Монастырский заинтересовался — это что же такое? На самом деле. Что такое “Мухомор”?»
Группа «Мухомор». «Метки» приветствуют«Мухомор», альбом-раскладушка. 15 февраля 1979. Бумага, акварель, фломастер. 60х85. Коллекция В. Мироненко
В большинстве своем работы группы представляли собой акции, чистое действие, не предполагающее интерпретации, а также альбомы, бесконечные листы с небрежными рисунками и текстовым наполнением, часто органически истекающем из музыкального и поэтического репертуара. Картины и объекты в большинстве своем уничтожались после экспонирования, группа отказывалась от производства какого-либо конечного продукта, как говорил Свен Гундлах: «Наше главное произведение — это наше существование».
Участие в первой групповой выставке для «Мухоморов» было примечательно скорее тем, как это случилось, нежели фактом создания коллективной живописной работы («Охота индейца на орла», 1978). Та выставка называлась «Эксперимент», она проходила в выставочном зале горкома графиков на Малой Грузинской 28. Открытый еще нонконформистами лианозовского круга зал управлялся некими полуофициальными структурами и являлся чуть ли не единственным местом в Москве, где можно было увидеть работы неофициальных художников. Замысел «Эксперимента» состоял в том, что каждый желающий мог принести свои работы на суд жюри, отбиравшего участников выставки. «Охота индейца на орла» жюри была отклонена, в итоге художники проникли в галерею за день до открытия и сами повесили ее на свободное место в сопровождении таблички с текстом абсурдного манифеста сюрреализма и сезаннизма. Никто так и не заметил подвоха, работа провисела на своем месте до самого окончания выставки, на которую, нужно заметить, приходило огромное количество людей так, что обычный день в горкоме графиков походил скорее на вернисаж.
Группа «Мухомор». Охота индейца на орла, 1978. Холст, масло, бумага, коллаж. Коллекция А. Каменского
Любая выходка «Мухоморов» в те годы походила на акцию, а любая акция сама по себе являлась чистой выходкой. Одной из первых (она так и называлась «Выходка №1») стала коллективная поездка наряженных в Львов Толстых художников в Ясную Поляну. Прибыв на место, они совершенно случайно попали на проходившую там политическую акцию неформальной молодежи, таким образом дело для них чуть было не кончилось арестом. Другие знаменитые акции, к примеру «Сокровище» и «Расстрел», также проводились в Московской области. В рамках первой зрителям посреди поля предлагалась пронаблюдать за раскопками клада, в итоге был откопан сундук, в котором все это время находился скрюченный Свен Гундлах, с собой у него был фонарик и дневник, который он вел. При этом в сундук случайно залетела муха, которая невероятно донимала его своим жужжанием, а также, по словам художника, к моменту окончания раскопок у него практически закончился кислород. Чуть позднее осенью прошел еще один громкий перформанс группы под названием «Расстрел», он подвергся жесткой критике в частности со стороны Ильи Кабакова, который назвал происходившее вульгарным искажением своих собственных художественных принципов. Зрителей на эту акцию было приглашено около ста человек из «непосвященной» публики, все они приехали в лес, где художники заявили им: «Мы пригласили вас в лес, потому что хотим кого-то из вас убить. Есть ли добровольцы?». Одного из вызвавшихся завели за дерево, прозвучал выстрел, после чего его вынесли обратно на носилках.
В следующем же месяце проходит знаменитая акция «Жизнь в метро». «Мухоморы» провели весь день, от открытия и до закрытия, путешествуя по московской подземке. Они заранее составили расписание, передали его своим друзьям, с которыми назначили встречи на различных станциях. Акция, хоть прошла она, как это водилось у «Мухоморов», не совсем слаженно, и большинство встреч так и не состоялись, вызвала широкий отклик. Константин Звездочётов говорил о ней: «Как мы написали после путешествия в метро – “Жизнь хороша не только на земле, но и в ее недрах”. Мы посетили все станции, справляя все нужды, и принимали гостей. Сохранился подземный дневник, где мы считали милиционеров. А Макаревичи [Игорь Макаревич и Елена Елагина] почему-то это сочли это манией преследования. Хотя мне, например, очень хотелось спать».
Группа «Мухомор». Акция «Метро», октябрь 1979.
Безудержная деятельность участников группы на рубеже десятилетий включает в себя также съемки фильмов на собственной одноименной студии «Мухомор». На ведущих ролях, порою одновременно на нескольких, практически всегда фигурирует Звездочётов («Смерть диктатора», «Voce del Padrone (Преследование)», «Отец Сергий», «Похищение Дитяти», «Песня про купца Калашникова»). Все фильмы были немыми, снятыми на 8-миллиметровую пленку. Сюжетом часто становилась экранизация классики, пародия на советскую рекламу, но чаще всего, чистая импровизация.
Если киноопыты «Мухоморы» оставили в 80-ых, то самиздат стал их основным персональным медиумом от самых первых дней и до периода после распада группы. Альманахи и поэтические сборники печатались на машинке, писались от руки, брошурировались вручную и распространялись в приближенных кругах. Подобно тому, как это происходило с акциями, самиздатские произведения группы на культовые «альбомы» концептуалистов походили только формально, тон в них был совершенно другой. Их наполняли крикливые, залихватские стихи, больше напоминавшие частушки, беглые рисунки фломастером часто были непристойного содержания. Из воспоминаний Риммы и Валерия Герловиных о смотре таких работ: «“Мухоморы” показались нам похожими на гикающую толпу новобранцев, ворвавшихся в баню. Они извлекли из чемодана кипу кривых и косых книг, среди которых были прошитые, прорезанные, прокусанные, раскладывающиеся в бумажного человека, а также опиленные квадратные пластинки, многоскладные блокноты и фотоальбомы, подшитые дела, вывески, манифесты и куча всяких случайных вещей. Было очевидно, что на следующий день они могут прийти с другим таким же чемоданом, содержимое которого в творческом запале они могу произвести за одну ночь».
APTART
Летом 1982 года Константин Звездочётов работал в мастерских театра Моссовета, что находятся в саду «Эрмитаж». Свен Гундлах тоже трудился неподалеку, в РОСИЗО. В обед они часто встречались на лавке на Петровском бульваре. В один из таких обеденных перерывов Гундлаху пришла в голову идея сделать квартирную выставку на манер 70-ых. Как вспоминает Звездочётов: «Мне сразу представились бородатые художники, рисующие абстракцию и сюрреализм, и стало смешно. Я сказал, что идея забавная и ее надо осуществить». Галерею было решено открыть дома у Никиты Алексеева, он один из немногих обладал собственным жильем и был на тот момент настроен на перемены в жизни. Активно функционирующих и интересных площадок в Москве практически не осталось, а желание выставляться, разумеется, у всех было огромное.
Группа «Мухомор» в галерее APTART. Слева направо: Свен Гундлах, Константин Звездочетов, Владимир Мироненко.
Так 20 сентября 1982 года первой выставкой открылся APTART. Экспозиционное пространство представляло из себя комнату в 18 метров, при этом с двумя большими окнами, места для развески большого количества работ не было, часто задействовали и потолок. Помимо комнаты имелась еще прихожая в 4 метра, кухня размером чуть больше и санузел. Всего за годы существования в галерее прошло 18 выставок, несметное количество творческих встреч, литературных чтений, рок-концертов и просто «вечеров отдыха». Первую групповую выставку в APTART Никита Алексеев позже назвал «свальным грехом» из-за хаотичных экспозиционных решений, надиктованных теснотой и чрезмерным рвением. В ней приняли участие группы «TOTART», разумеется, «Мухомор» и даже Андрей Монастырский. Одним из самых известных представленных на ней объектов становится «Роман-холодильник» «Мухоморов» (полное название работы «В настоящее время я занимаюсь написанием романа…»). Внутри и снаружи настоящий кухонный холодильник был заполнен фрагментами очередного эпистолярного произведения группы, на полках лежали артефакты и папки с «документацией», относящиеся к действию романа. Также в выставке принял участие известный ранний объект Звездочётова широко известный как «табуретка с бусами».
Группа «Мухомор». В настоящее время я занимаюсь написанием романа…. 1982. Холодильник, смешанная техника. 103х30х51. Государственная Третьяковская галерея.
В день на каждую из выставок в маленькой квартире приходило около 50 человек, APTART вызывала большой ажиотаж и интерес. Никита Алексеев вспоминает: «И я до сих пор не понимаю, почему мои соседи — в основном пожилые женщины — не возмутились по поводу гомона, раздававшегося в длинном коридоре, который вел к моей квартире. Я им очень благодарен. Подозреваю, советскую власть они не любили также, как я, и происходившее им чудилось знаком свободы». Формат действительно позволял идейным вдохновителям галереи делать достаточно смелые высказывания и пускаться в эксперимент.
Как то в 1983 году в APTART прошла выставка-акция «Победа над солнцем». Она стала реакцией на катастрофу с крушением возле Сахалина корейского боинга, сбитого советскими военными — на борту находилось около 300 человек. На выставку, в квартиру, пускали только по трое человек. Играла запись агитационной советской музыки об авиации, внутри была кромешная темнота, окна занавесили черными шторами, передвигаться и смотреть работы предлагалось при помощи фонариков. Так, попадая на кухню, зрители сталкивались с Константином Звездочётовым, который, с наволочкой на голове, что-то варил на плите. При виде посетителя он говорил: «Посмотрите мне на лоб», тот поднимал наволочку и видел надпись «Маленький на*б». Это была работа Андрея Монастырского, который сам, ссылаясь на болезнь, ни разу в галерее так и не появился.
Все происходящее в APTART неизменно носило оттенок ироничный и пародийный, она сама по себе была пародией на галерею современного искусства. По словам Звездочётова, именно там из него сделали пародию на живописца — до этого он считал себя поэтом и особо не рисовал. Дебют Звездочётова как живописца произошел там на совместной с Никитой Алексеевым выставке «Для души и тельца» в 1984 году. Живописные работы того времени населены персонажами вымышленными, историческими и принадлежащими советскому фольклору: Мальчиш-кибальчиш, Кутузов, Наполеон, Натуралист Пипин Папуен, Леонардо, Клепа Ленорма. На ткани, оргалите, порою на холсте они по-прежнему напоминают детские рисунки, хотя уже намечается своеобразная карикатурная эстетика, с которой плотно ассоциируется поздний Звездочётов.
Константин Звездочётов. Натуралист Пипин Папуен. 1983. Холст, масло. 100,5х133. Государственная Третьяковская галерея
В годы APTART «Мухоморы» не прекращают заниматься поэзией, а напротив, спонтанно, за одну ночь наложенные на музыку стихи записывают на пленку и распространяют по друзьям. Так появляется «Золотой диск», сборник песен с названием, нарочито заявляющем о неслыханном успехе, который действительно имел место. Презентация прошла в APTART, а запись просочилась к Севе Новгородцеву на радио BBC и крутилась в эфире вместе с главными зарубежными хитами 80-ых. Советские спецслужбы и ранее проявляли интерес к деятельности группы, в том числе совершали налеты на APTART, вытаскивали и уносили в качестве вещдоков папки из «Романа-холодильника» — дебют на британском радио стал для них последней каплей. Диск запретили, на «Мухоморов» начались гонения, летом 1983 года галерея APTART вынуждена была временно сменить формат и проводить выездные выставки на природе: «APTART в натуре» (Калистово, Московская область) и «APTART за забором» (дача братьев Мироненко в Тарасовке). В это же время первые выставки с участием Звездочётова начинают проходить в США.
Группа «Мухомор». Лист из альбома «Битлз», 1982. Бумага, чернила, черно-белые фотографии, металлические скобы. 29,5х21,1 (каждый лист).
На выставку на даче братьев Мироненко приезжает Сергей Ануфриев, видный художник из Одессы, который в дальнейшем закрепится на московской сцене и войдет в состав группы «Медицинская герменевтика» (совместно с Юрием Лейдерманом и Павлом Пепперштейном). Вместе с ним приезжает молодая одесская художница Лариса Резун. Американский журналист и близкий друг семьи Звездочётовых Эндрю Соломон описывает Ларису в то время как «противоречивую и умную» преподавательницу народных ремесел. Тогда Константин Звездочётов и знакомится со своей будущей женой, также, в последствие, известным художником.
Вновь встречаются они в 1984 году, когда Лариса приезжает на выставку APTART «Москва-Одесса», в этот период травля «Мухоморов» сотрудниками КГБ уже идет полным ходом: в квартирах друзей проходят обыски, празднование дня рождения группы в марте 1983 года пресекается. Группа находится на грани распада, при этом их ряды множатся, а единогласия между участниками не прибавляется.
Никита Алексеев (спиной), Олег Петренко, американская переводчица Дженни, Юрий Лейдерман, Людмила Скрипкина и Лариса Резун-Звезочетова на выставке «Москва-Одесса» в галерее APTART. 1984. Фото из архива Ларисы Резун-Звездочетовой.
Армия
В мае 1984 года Константина Звездочётова, Свена Гундлаха и Владимира Мироненко забирают в армию, отправляют служить в разные концы страны. Звездочётва, в частности, направляют на Камчатку. Константин всячески сопротивлялся принудительному отъезду — в Москве у него остается тяжело больная бабушка. Липовую справку о психической болезни признают непригодной, но Константин все же пытается инсценировать собственную невменяемость, перестает есть, сильно худеет. Когда и это не помогает, его друг художник Андрей Филиппов решается на отчаянный жест и вкалывает ему инсулин. Звездочётов впадает в непродолжительную кому — как только он приходит в сознание в больнице, агенты КГБ забирают его в часть, прямо в пижаме. В этой же самой пижаме он и прибывает в стройбат на Камчатку.
Как это ни странно изобретательность бывшего «Мухомора» помогает ему выжить в армии, хотя по физическому своему состоянию Звездочётов по приезде был явно не готов к тяжелым нагрузкам. Он приобретает популярность как армейский художник, рисует татуировки за хлеб, чай и варенье. С многочисленными сослуживцами из Азербайджана он находит общий язык благодаря знанию Корана, который те никогда не читали, а он изучил в годы собраний «Семинара». В какой-то момент КГБшники отправляют к Звездочётову своего информатора, с приказом «стучать» на художника, но тот оказывается интеллигентным человеком и тут же сознается в том, кто его отправил и зачем. Вместе они придумывают легенду о том, что Константин отказывается общаться с людьми, если те не приносят ему кофе и шоколад. Так за этим самым кофе армейские друзья вместе выдумывали невразумительные истории в лучшем духе мухоморского абсурда, которые затем предоставлялись КГБ в качестве компромата на рядового Звездочётова.
Годы в Фурманном и международное признание
Из армии Звездочётов выходит уже спустя полтора года и сразу же женится на Ларисе Резун, с которой все время на Камчатке состоит в переписке.
Уже осенью 1986 года Звездочётовым зачинается новая художественная группировка под названием «Чемпионы мира», в нее также входят Гия Абрамишвили, Константин Латышев, Борис Матросов, Андрей Яхнин. Жест создания группы становится как бы попыткой воскресить легендарный дух «Мухоморов», все участники оказываются младше Звездочётова и, казалось бы, добавляют свежей крови.
В период «Чемпионов мира» Звездочётов работает над серией «Пердо», в основе которой лежит выдуманная история выдуманного одноименного королевства, которая зиждется на грани абсурдной выдумки и тонкой исторической метафоры. Жители королевства Пердо, в котором господствовал культ арбуза, переживали большое несчастье, связанное с тем, что злой вампир лишил их этих самых арбузов. Но королевство спасает убивающий вампира молодой герой. В работах Звездочетова часто присутствует герой, и часто его приключения увязываются в единые серии с общим нарративом, который можно проследить от работе к работе. К примеру, еще одним примером героя становится «Виола», персонаж с упаковки финских плавленых сырков, Uncle Ben’s, персонаж с упаковок риса. Периодически герои встречаются при фантасмогоричных обстоятельствах и в неожиданных местах. Мифотворчество Звездочётова было неотъемлемой частью его репертуара, а в самом репертуаре на равных началах уживались и жизнь, и искусство. В ранних воспоминаниях Эндрю Соломона о мастерских Фурманном переулке Звездочётов остался расхаживающим в «длинном мохнатом тулупе и синем картузе» и рассказывающим всем о том, что он является служителем культа арбуза королевства Пердо.
Константин Звездочётов. Виола на столе. 2004. Холст, масло. 60х80. Коллекция музея АРТ4
Мастерские в Фурманном были культовым местом, там «Мухоморы» встретились вновь старым составом, но уже в качестве друзей и соседей. Туда регулярно водили на экскурсии именитых западных коллекционеров и кураторов, в конце концов и просто туристы считали своим долгом наведаться туда, дабы обязательно увезти из Москвы что-нибудь из работ модных андерграундных художников. По мере того, как популярность растет, уже состоявшиеся художники среднего поколения, вроде Звездочётова, передвигаются все выше и выше этажом и все реже открывают двери незнакомцам. Но жизнь за закрытыми дверями течет весело, Лариса регулярно готовит ужин на всех, приходят гости, кипит работа, как вспоминал сам Константин: «Наша колония напоминала средневековый поселок <…> Три дома, населенные художниками, — это была внушительная картина. Единственный негативный момент, что для многих из нас, и для меня в том числе, — такая жизнь была связана с крутым алкоголизмом, но я получал от этого удовольствие. Было весело. Под конец у нас с Лариской были в распоряжении восемь комнат, и мы переезжали из одной комнаты в другую по мере их загаживания…».
Константин Звездочётов. Мастерская в Фурманном переулке, 1987
В 1987 году Звездочётов также становится соучредителем «Клуба авангардистов», в котором объединяются бывшие художники круга APTARTа, «Семинара» и МАНИ (Московский архив нового искусства, ранее выходивший в форме самиздата). КЛАВа (так называют клуб в среде художников) является официально зарегистрированной организацией, что стало возможным только после Перестройки. Клубу выделили помещение, где на вполне легальных основаниях проходило множество заметных выставок в 1987-1988 годах. Однако самой известной и по некоторым оценкам даже переломной для курса отечественной истории искусств стала выставка-акция в Сандуновских банях, в которой Звездочётов принимал активное участие. Придумали ее в кругу «Чемпионов мира», а реализовали более широким составом молодых художников. Получив разрешение администрации, авторы были приглашены выставить свои работы в интерьерах мужского отделения знаменитых бань. На открытии все переоделись в тоги из простыней, пели, читали стихи и прыгали в бассейн. Работы оказались разрушенными паром, что и предполагалось изначально, в качестве протеста против растущей коммерциализации в кругах авангардистов.
Константин Звездочётов безусловно в те годы являлся одним из самых известных и почитаемых художников как в советском андерграунде, так и в представлении Запада о таковом. Его слава была для «Чемпионов мира» своеобразным трофеем, медалью (по их же словам), которую они заработали отчасти за чужие заслуги. Они жаждали медийного внимания, как когда-то жаждали его «Мухоморы», однако, для последних слава являлась частью идейной программы, гиперболизированным откровенным культом — последователям доподлинно скопировать эту установку не удалось. По словам самого художника: «Если до 1985 года у нас была лаборатория, то дальше начались попытки перестроить эту лабораторию в мастерские серийного производства. Соответственно, у нас полетело качество продукции». Последнюю работу от «Чемпионов» Звездочетов представил на выставке в Stadtmuseum в Граце (Австрия) в 1988 году, на ней было написано «Мирачемпиония». По возвращению Константина из Австрии группа распалась.
Константин Звездочётов. Баррикады в Венеции, 1988. Смешанная техника. Размер варьируется.
Из Граца Константин направляется прямиком в Западный Берлин, где художница и куратор Лиза Шмитц готовит свой амбициозный проект «ИсKUNSTво». Влюбившаяся в Россию Шмитц задумала объединить в одну экспозицию немецких и советских, неофициальных, художников. Перед открытием все работали вместе в здании нефункционирующего вокзала «Банхоф Вестенд», где в итоге и прошла выставка. Звездочетов прибыл поздно и тщательно подготовиться к открытию не успел: его работа, посвященная городу Венеции, представляла собой тотальную инсталляцию из перевернутых холодильников и приклеенных к ним сверху картонных коробок. Всю ночь он таскал воду в ведрах, чтобы наполнить холодильники, этот хаотичный процесс продолжался даже во время самого вернисажа, на котором собралось множество важных гостей.
На рубеже десятилетий работы Звездочётова принимают участие в большом количестве выставок на площадках ведущих западных институций в Великобритании, Нидерландах, Германии, Италии, Японии, Франции и многих других странах. Художник постоянно находился в разъездах, за вернисажами следовали важные приемы, знакомства и, конечно же, успех у коллекционеров и удобное существование в качестве звезды андерграунда в союзе. Однако успех на западе не производит опьяняющего действия на художника, который продолжает работать с эстетикой, сложно считываемой западным зрителем, многие коды, персонажи, метафоры являются для него совсем чужими, а порою обидным образом воспринимаются как диковинная экзотика, что не оставляет Константина равнодушным. На званом вечере в Германии Звездочётов падает на колени и начинает лаять по-собачьи, задает неудобные вопросы нарочито «далекого» советского человека, как-то, завидев уличные демонстрации в Берлине, мастерит собственные транспаранты, хватает их и идет шествием через толпу, в противоположном направлении.
Девяностые годы
Константин Звездочётов. Карты Таро, 1995. Бумага, ксерокс, фломастер, коллаж, акрил. 32х23 см. Коллекция музея АРТ4
Незадолго до событий августа 1991 года расселяют мастерские в Фурманном переулке. В компании других художников (братьев Мироненко, Георгия Литичевского, Игоря Чацкина, Андрея Филиппова и прочих) Звездочётов переселяется в дом на Чистопрудном бульваре. Схожим составом художники принимают участие в выставках в Москве, их номинальный коллектив называют «чистопрудниками».
Примерно в это же время работа Звездочетова «Постель Саломеи» принимает участие в выставке APERTO на Венецианской биеннале. Выставка была задумана кураторами Акиле Бонито Оливой и легендарным Харальдом Зееманом как обзор передовых молодых авторов со всего мира. Объект Звездочётова представлял собой нечто смежное между архитектурной постройкой, кроватью с балдахином и телегой, наполненной апельсинами. Гору апельсинов венчала оторванная голова клоуна, в чем многие прочитали аллюзию на самого автора объекта. Работа была выполнена в узнаваемом эстетическом ключе, смеси лубка и имперской геральдики. Она напоминала башни и беседки, которые Звездочётов рисовал и строил и в прошлом, и в дальнейшем. В этом архитектурном элементе встречаются утопичные стремления и образы старой русской сказки — два уровня мифологизации, ключевые для художественной точки зрения автора.
РАХ. CULTURA, 1992-1993. Холст, ткань, акрил, 120x120. Коллекция музея АРТ4
В 1992 году Звездочетова приглашают к участию в еще одной престижной международной выставке, Documenta IX в Касселе: он создает мозаику «Артисты метростроевцам» для фасада башни Zwehrenturm. Нагруженная сложной советской символикой работа нарочито «не читается» в маленьком буржуазном городе Касселе.
Все эти годы Звездочётов продолжает заниматься издательской и писательской деятельностью, которая так и осталась его основным увлечением с семидесятых годов: выпускает литературно-художественный альманах «Ночная жизнь» (1994), вместе с Владимиром Мироненко издает «Глобальную историю искусств», которая становится последней совместной работой авторов группы «Мухомор» и представляет собой переработанный до неузнаваемости вариант абсурдной Всеобщей истории искусств, выпущенной «Мухоморами» в семидесятых.
Новый век
В 2003-ем году в российском павильоне на Венецианской биеннале проходит проект Виктора Мизиано «Возвращение художника», посвященный возрождению живописи. Внутри павильона представлено сразу же несколько живописных работ Звездочётова. Медиум, о котором он раньше отзывался исключительно как о пародийном, становится для него чуть ли не основным, при этом пародия и карикатура формируют ядро содержательное. В его многофигурных композициях обозначается характерная для позднего периода эстетика: герои, сошедшие со страниц советского юмористического журнала «Крокодил», встроены в неожиданный пространственный и ситуационный контекст, к примеру, пирующими в античных руинах («Наши за границей», 2003). В подобном ключе художник продолжает работать и по сегодняшний день, однако, новые работы у него появляются заметно реже.
Константин Звездочётов. Террористы (диптих), 2003. Холст, акрил, 200х320 см. Коллекция музея АРТ4
В настоящее время Константин Звездочётов работает над несколькими романами. Его работы принимают участие в выставках, в 2010 году в Московском музее современного искусства прошла его первая масштабная ретроспектива «Не выдержал». Художник продолжает жить и работать в Москве.
