Детство
Дмитрий Краснопевцев родился 8 июня в Москве, в семье служащего. Несколько поколений семьи Краснопевцевых жили вместе, дед Дмитрия был учителем и страстным коллекционером старинных вещей: камней, раковин, медалей. Детство художника прошло в окружении любовно хранимых дедом предметов, он сам в последствие стал страстным коллекционером, пополняя доставшееся ему по наследству собрание редкостей. Уже в возрасте четырех лет Краснопевцев начал рисовать, а также читать, в доме хранилась большая библиотека, в своих воспоминаниях о детстве художник позже напишет:«Чтение, чтение запойное всего, кроме современных и детских книг. Мопассан, Флобер, “Детство и отрочество” Толстого, Смоллетт, Гофман, Дюма». До самого преклонного возраста он оставался глубоко погруженным в литературу, к числу его любимых писателей добавились Пушкин и Эдгар По.
«Коллекция» Дмитрия Краснопевцева, мастерская художника, Москва
Краснопевцевы жили в самом центре Москвы, на улице Остоженка. Художник был сильно привязан к этому месту, все детство провел в прогулках по близлежащим переулкам, одним из самых живописных в старой Москве. Он запомнил, как, во время его прогулки с бабушкой, взрывали Храм Христа Спасителя, предварительно ободрав купола. Он часто посещал находящиеся неподалеку музеи: Пушкинский, Музей нового западного искусства (ГМНЗИ) с богатым собранием импрессионистов и пост-импрессионистов, Третьяковскую галерею.
Дмитрий Краснопевцев. Вид из окна на пятом этаже дома №8 на Остоженке. 1947. Оргалит, масло. 23x30. Коллекция Музея АРТ4, Москва
В 8 лет Дмитрий Краснопевцев пошел в школу и незадолго после — в районную художественную школу, там его учили писать пейзажи и натюрморты акварелью. С масляной живописью он познакомился в школьном художественном кружке «для хорошо рисующих», который проходил по воскресеньям, преимущественно там писали репродукции с полотен старых мастеров. В школьные годы Краснопевцев оставался глубоко погруженным в искусство и литературу, часто болел, но при этом был пытливым и активным ребенком, в своих воспоминаниях об этом времени он напишет: «Школа своим чередом, футбол, драки, книги, обмены. Череп, найденный на месте снесенной церкви напротив Зачатьевского монастыря, принесли с К. в школу». Чуть позже с этого черепа будет написан натюрморт. Именно натюрморт станет основным и, в контексте зрелого творчества Краснопевцева, единственным жанром в его живописи. Свои ключевые увлечения художник пронесет через многие годы из самого детства, современники будут называть его однолюбом во всем, в искусстве и в жизни.
Дмитрий Краснопевцев. Раскрытая книга и череп. 1947-1949. Холст, масло. 52х70 см. Коллекция Музея АРТ4, Москва
Со своей будущей женой, Лидией Павловной Краснопевцевой, он познакомился в первом классе и остался с ней до самой своей кончины. Вместе они играли в школьном спектакле, во время которого, как вспоминали сами супруги Краснопевцевы, произошел судьбоносный момент: по ходу действия Дмитрий склонил голову Лидии на колени, и она поняла «что этот мальчик — ее судьба». Вскоре после этого Краснопевцев пригласил ее на первое свидание в находящийся недалеко от его дома кинотеатр «Ударник».
Художественное училище, военные годы
Театр стал, пожалуй, единственным сильным детским увлечением Краснопевцева, которое не получило развития в дальнейшем. В своих поздних дневниках он напишет, что в юности «собирался стать актером и много читал наизусть». В ранней своей живописи, в автопортретах, он изображал себя в театральном гриме, как вспоминала о нем знакомая с ним известная актриса Наталья Журавлева, сам он был необычайно артистичен «и если бы стал актером, то мог бы играть и Гамлета, и Ромео».
Дмитрий Краснопевцев. Автопортрет в гриме. 1960. Холст, масло. 34х31,5. Частное собрание, Москва
Однако все сложилось иначе, в 1941 году он случайно встретил на улице учительницу из художественной студии и благодаря ей поступил сразу же на второй курс Московского художественного училища памяти 1905 года. Краснопевцев попадает на отделение сценографии, в класс известного педагога и художника Антона Николаевича Чиркова. Чирков был выпускником легендарного ВХУТЕМАСа, учеником бывших членов объединения «Бубновый валет», Ильи Машкова, Петра Кончаловского и Александра Осмеркина. У Чиркова также учились в последствие известные нонконформисты Юрий Васильев и Борис Свешников. Для Дмитрия Краснопевцева он стал первым наставником и вдохновителем, который «преподавал не только живопись, рисунок и композицию, но также основополагающие законы искусства — искренность и любовь к искусству».
Первый год учебы в училище пришелся на начало Великой Отечественной Войны, в полупустом здании не было отопления, студенты вынуждены были заниматься в пальто и перчатках, натурщики позировали им, одетыми в валенки. Но никакие трудности, ни голод, ни постоянные тревоги и бомбежки не сломили духа и не смогли отвлечь юных увлеченных художников от занятий с любимым педагогом. В этот период Краснопевцев увлекался преимущественно французскими художниками, Дереном, Матиссом. Любопытно, что работы Краснопевцева можно соотнести скорее с поздними работами таких мастеров, как Дерен, которые художник при жизни в Советском Союзе видеть просто не мог. Метод Краснопевцева можно назвать исключительно самостоятельным, он брал великих мастеров, в том числе русских авангардистов, лишь за отправную точку и работал с дальнейшей, открывающейся за опытом познания перспективой.
Особенное влияние, художественного, а также философского порядка, произвел на молодого художника Ван Гог. Двухтомник писем великого голландского живописца, книгу, которая останется одной из любимых на всю жизнь, возьмет с собой Краснопевцев на Дальний Восток, куда его отправят в военное училище в 1942 году. Помимо двух оранжевых томиков писем он повезет с собой и недочитанный «Сад Эпикура» Анатоля Франса, в надежде, что в Иркутске, куда он направлялся, найдется библиотека с другими книгами. Но к большому разочарованию сильно привязанного к чтению будущего художника библиотека в училище состояла исключительно из сухой технической и политической литературы и использовалась скорее как хозяйственное помещение и комната для курения.
Время на Дальнем Востоке обернулось мучительным и трудным, и только запал и воодушевление от нескольких месяцев в художественном училище помогли Краснопевцеву не упасть духом и справиться с тягостями гауптвахт, караулов, постов, мытья полов и военной учебы. Там же он находит и единомышленников, и собеседников: как-то всю ночь он рассказывал одному деревенскому парню об искусстве Ван Гога, что произвело на последнего очень большое впечатление и повлияло настолько, что он начал писать статьи и рассказы, многие годы состоял в переписке с вдохновившим его молодым художником. По училищу обрывками циркулировали книги, передавались из рук в руки и прятались от начальства, как позже напишет Краснопевцев в своем дневнике: «Когда же не было никакой книги, и все было “на руках”, я доставал спрятанный, не раскуренный “кусок” книги на японском или китайском языке и смотрел на неведомые мне буквы».
Дмитрий Краснопевцев. Пейзаж с фанзой. 1947. Холст, масло. 32х41 см. Собрание А. Кроника, Москва
Радости от чтения, как и радости от компании, Краснопевцев был лишен после того, как его отправили в деревню под Хабаровском, в воздушные войска:«Вместо фронта — Хабаровск. Сопки, аэродром, собачий холод, стебли кукурузы, торчащие из-под снега, маленький дом, где размещался личный состав эскадрильи, люди, которые ничего, кроме машин не знали». Военная карьера Краснопевцева, к которой он сам был совсем не расположен, на Дальнем Востоке, к счастью, так и не сложилась, он не стал механиком, а сделался истопником, топил печи, а в перерывах рисовал — над ним посмеивались, считали чудаком. Именно под Хабаровском художник впервые серьезно обратился к написанию в последствие опубликованных дневников, которые он вел непрестанно вплоть до 1993 года.
После войны Дмитрий Краснопевцев вернулся в Москву и продолжил обучение в художественном училище, по окончанию которого стал преподавать рисование в средней школе. В это же время, в 1948 году, он женился на Лидии (он ласково называл ее «Лиллета»), которую любил с восьми лет.
Дмитрий Краснопевцев. Двое. Конец 1940-х. Бумага, акварель. 41х23 см. Собрание Сергея Александрова, Москва Раннее творчество, Суриковский институт
В 1949 году, после несвоевременной кончины от сердечного приступа любимого преподавателя Антона Николаевича Чиркова, Краснопевцев решает продолжить учебу и поступает в Суриковский институт. Там он проучился шесть лет в классе другого талантливого преподавателя Матвея Доброва. Добров был мастером миниатюрного офорта и экслибриса, обучался в Париже и по воспоминаниям современников нес в себе дух дореволюционной России и Франции, о которой Краснопевцев мечтал всю жизнь и которую ему так и не удалось посетить. За такую увлеченность друзья в шутку называли его «французом» (и у него действительно были французские корни), а сокурсники «Рембрандтом» за манеру работы с печатной графикой и выбираемые им сюжеты, в основном это были портреты и пейзажи.
Дмитрий Краснопевцев. Париж в полночь. 1952. Офорт. 6,5x9,5.
Пейзажи Краснопевцев писал на пленере в Подмосковье, Владимире, Судаке, Одессе, но особое внимание в этот период он обращал на простые, даже несколько запущенные московские дворы. Как-то во время такого «пленера» в одном из дворов к Краснопевцеву подошла старушка и ворчливо прокомментировала выбранный художником сюжет: нашел что рисовать. Она ушла, позже вернулась и с восторгом отозвалась об уже завершенном рисунке, отметив, что на бумаге получилось красиво, но в жизни двор все равно плох и не стоит того, чтобы его рисовали. Этот эпизод запомнился Краснопевцеву как любопытный и парадоксальный, ведь он с точностью копировал свою натуру, со всеми ее несовершенствами, сбитыми ступенями и трещинами, он писал то, что сам называл «прелестью запустения», он находил ее и у увлекавших его в тот период старых мастерах: Пиранези, Гюбере, Робере. Уже в середине 50-х из работ художника исчезает человек и его начинает увлекать то, что остается после человека, то, что живет в его отсутствие, проживая время и храня на себе следы его течения. По словам искусствоведа Натальи Синельниковой:«Эти картины выглядят безжизненными, потому что для художника здания и руины — не среда обитания человека, а объекты эстетического любования».
Дмитрий Краснопевцев. Дворик с подворотней. Москва. 1954. Офорт. 10,5х16
Краснопевцев окончил Суриковский институт в 1955 году, вплоть до этого времени он в основном работал с офортом, в этой же технике была выполнена его дипломная работа «Архангельское» (1955). К концу 50-х натюрморт как жанр все-таки берет верх и окончательно увлекает художника. Сам для себя он отмечал, что в тот период натюрморт находился в глубоком упадке и невозможно было прислушиваться ни к кому из современников, за исключением разве что Петра Кончаловского. Тогда же он начинает формулировать свой личный и уникальный художественный язык, который с годами будет лишь оттачивать, но не менять. Предметы чаще появляются в его работах по одному или по два, они подчеркнуто неутилитарны, их отличает простая форма и пренебрежение фактурой в изображении. Сдержанный но по-прежнему яркий колорит выдает то, что художник в этот период все еще пишет с натуры, обращаясь к предметам из своей коллекции. Сохранилось не так много из ранних работ Краснопевцева: многое он дарил, многое — уничтожал, последнее доставляло ему особую радость, которую он называл «радостью очищения».
Искусствоведы часто сравнивают манеру Краснопевцева с манерой Владимира Вейсберга, мастера того же жанра, натюрморта, работавшего со своим узнаваемым и сильно не изменявшемся с годами языком; также часто живопись Краснопевцева соотносят с ранними работами Михаила Рогинского. Как подметила Наталья Синельникова: «Краснопевцев, судя по его ранним натюрмортам, мог бы составить партию с Рогинским начала 1960-х, однако все-таки предпочел отрешиться от социального пафоса советской реальности и полностью посвятил себя монохромным гризайльным натюрмортам, словно бы припорошенных пылью вековых колумбариев».
Дмитрий Краснопевцев. Натюрморт с подносом, рыбами и скорлупой. 1959. Холст, масло. 61,3x80
Сам художник со студенческих лет держался подчеркнуто обособленно, не примыкал ни к одной из многочисленных художественных групп, не общался тесно ни с кем из авторов-современников, не причислял себя ко «второй волне авангарда». Особенно горьким отчуждением обернулось его участие в выставках молодежной секции Московского союза художников в середине 1950-х годов, тогда он осознал, что не может причислить себя ни к кругу официальных художников, ни даже к числу нонконформистов. Сегодня мы читаем его мысли о художественном сообществе того времени:«Бесконечные споры, путанные и бесплодные, непоследовательность, шаткость суждений, трафаретные фразы и положения, подтасовка фактов и постоянный припев из слов — полезность, актуальность, современность, реализм (глупейшее понятие), и в результате — скука, — все это настолько надоело, что тетрадь для меня лучше десятка собеседников». Настольной книгой молодого Краснопевцева в те годы были «Опыты» Мишеля Монтеня, французского философа эпохи Возрождения, в жизни своей руководствовавшегося одним из ключевых принципов Платона:«Делай свое дело и познай самого себя,» — в этих словах можно узнать и самого Дмитрия Краснопевцева.
Дмитрий Краснопевцев. Натюрморт с обрезанной картиной и палитрой. 1960. Картон, масло. 44х48. Собрание Екатерины и Владимира Семенихиных, Москва
Незадолго до окончания Суриковского института Дмитрий Краснопевцев поступает на работу в «Рекламфильм», на должность художника-графика, там он проработает около двадцати лет, делая афиши для зарубежных фильмов.
Примерно в это же время семью Краснопевцевых выселяют из родного и любимого дома на Остоженке в отдаленный новый район Москвы, Новые Черемушки — художник не привыкнет и не полюбит это место, будет скучать по улицам своего детства и возвращаться к ним в своих воспоминаниях и записях. Семья переезжает в просторную трехкомнатную квартиру, вместе с ними переезжает и легендарная коллекция предметов: она занимает место в одной из длинных и узких комнат, где Краснопевцев обустраивает свою мастерскую, куда помимо всех ценностей влезает только мольберт и книжный шкаф. Самой значимой частью коллекции всегда оставались камни и минералы — кварцы, аметисты, опалы, куриные боги, самая простая галька — также в ней можно было найти причудливой формы коряги, высушенных рыб, старинные фолианты, черепа животных и великое разнообразие керамики. Камни представляли для Краснопевцева особенную ценность, бывало он обменивал свои, стремительно набиравшие ценность картины на редкие их экземпляры. Художник, не имевший возможности путешествовать, постоянно просил выезжающих за границу друзей привезти ему что-нибудь для пополнения собрания. Так, Юрий Носов, один из друзей Краснопевцева, сохранил записку, которую написал художник для отъезжающего в Уганду друга, в ней перечислялись представлявшие интерес предметы: «Древесные корни, сучья, интересные формы, жесткие листья, орехи кокосовые разные, семена красивые по форме и цвету, тыквенные и другие сосуды из дерева и глины, птичьи перья, яйца, рога, зубы, когти, черепашьи панцири, примитивные рыночные украшения из семян, орехов, раковин, пресноводные раковины, камни (из-под ног, не драгоценные) необычной формы и цвета жуки».
60-е и 70-е годы, известность
Георгий Костаки, Дмитрий Краснопевцев в квартире Георгия Костаки, Москва
«В те годы он был молод, здоров, полон творческих сил, жаждал впечатлений. Но для широкого мира художника Дмитрия Краснопевцева как бы и не было вообще,» — вспоминает искусствовед Инесса Меркурова о Дмитрии Краснопевцеве периода конца 50-х годов. И действительно, работы художника, уже начавшего приобретать признание и популярность, можно было по достоинству оценить разве что на квартирных выставках его друзей. Так впервые работы Краснопевцева увидел крупный коллекционер советского нонконформизма Нортон Додж, это произошло на рубеже 50-х и 60-х годов в московской квартире другого известного коллекционера и друга Дмитрия Краснопевцева, Георгия Костаки. Костаки, грек по происхождению, был крупнейшим коллекционером русского авангарда как первой, так и второй волны. В его коллекции были работы таких мастеров как Марк Шагал, Казимир Малевич, Василий Кандинский, Любовь Попова, а также современников самого Георгия Дионисовича: Анатолия Зверева, Владимира Яковлева, Владимира Немухина, Дмитрия Плавинского и многих других. В дыму и толкучке у Костаки Нортон Додж сразу же отметил работы Дмитрия Краснопевцева как одни из самых тонких и примечательных среди московских нонконформистов, в последствие он приобрел их для своей коллекции, которая сейчас располагается в музее Zimmerli в Нью-Джерси.
Западные дипломаты и журналисты, прибывавшие в СССР узнавали о творчестве Краснопевцева, он начинал приобретать известность по ту сторону железного занавеса, а его работы попадать в частные коллекции за рубежом. Они также приобретались советами: Союзхудожэкспорт покупал их у художника за чистый бесценок, чтобы отправлять их в свои салоны на Западе. Парадоксально, что при этом Краснопевцева не принимали в Союз художников вплоть до 1982 года.
Слева направо: Святослав Рихтер, Дмитрий Журавлев, Наталья Журавлева и Дмитрий Краснопевцев. Квартира Святослава Рихтера,1975
В период рубежа десятилетий Дмитрий знакомится с великим пианистом Святославом Рихтером, и у них завязываются теплые дружеские отношения. В квартире Рихтера периодически по вечерам собирались музыканты для совместного музицирования, на одном из таких вечеров было решено устроить персональную выставку Дмитрия Краснопевцева. Это было в 1962 году, дома у Рихтера на улице Нежданова, вторая выставка в новой, большой и светлой квартире пианиста на Малой Бронной была отмечена особенно, как программная и важная в первую очередь для самого художника. Выставку можно было посмотреть по приглашению, гости приходили небольшими отдельными группами, в указанные часы и дни недели. Святослав Рихтер много путешествовал в связи с гастролями, из поездок он отправлял Краснопевцеву открытки и письма, делился впечатлениями, поддерживал не имевшего возможность выехать из страны друга.
Помимо квартирных, в это время Краснопевцев принимает участие и в групповых выставках неофициальных художников в СССР и заграницей, по большей части по настоянию Лидии Краснопевцевой, активно сопереживавшей и поддерживавшей мужа. Начиная с конца шестидесятых и вплоть до самого ухода художника его работы активно выставлялись по всему миру: в США, Франции, Швейцарии, Австрии, ФРГ, Италии, Японии. Сам художник никогда не гнался за славой и не пытался строить карьеру, говорил, что не видит свои работы в пространствах галерей или музеев, что место им в квартирах людей, чье сердце откликается на его творчество.
Многие искусствоведы сходятся во мнении, что именно к концу шестидесятых творчество Краснопевцева достигает своего самого зрелого, примечательного периода. В это время он отказывается от живописи на холсте и начинает работать исключительно с оргалитом. Жесткая поверхность и фактура этого материала, проступающая сквозь «жидкое» письмо, по выражению Натальи Синельниковой «сама по себе становится изобразительным средством, подчеркивающим “безвоздушность” пространства». В шестидесятых Краснопевцев также меняет подпись, с его полотен исчезает крупное «КРАСС» — далее он будет подписывать свои работы инициалом «К» и двумя последними цифрами года создания, через дефис.
Дмитрий Краснопевцев. Весы. 1967. Оргалит, масло. 49х60. Коллекция Музея АРТ4, Москва
Натюрморты Краснопевцева этого периода становятся более сложносоставными, они наполняются большим количеством предметов: ветки, кресты, свечи, манускрипты, раковины, камни, черепа. Постепенно из пространства, содержащего в себе элементы архитектуры, они выходят в поле чистого и пустотного. Он окончательно перестает писать с натуры, хотя бесспорно в его картинах угадываются фрагменты, принадлежащие знаменитой коллекции. Он делал множество набросков, карандашом, ручкой, позже — фломастером, далее разрабатывал композицию и тщательно прописывал все детали карандашом. В начале 70-х Краснопевцев заводит тетрадь, в которую заносит небольшие отдельные мотивы, не включенные в цельную композицию, на каждой странице размещается около пяти или шести таких элементов, а на обороте записываются мысли автора на различные темы. Многие из этих набросков позже появлялись в картинах восьмидесятых и девяностых годов. В своих дневниках Краснопевцев также прописывал длинные, на первый взгляд бессвязные, образные ряды, в которых явно искал новых «героев» для своих натюрмортов: «Букет курительных трубок в маленьком горшке. Хвостатые свеклы. Полуразрушенные геометрические фигуры. Помойное ведро с увядшим букетом. Стоящие камни, нечто вроде карнака и стенхенджа. Ствол дерева с привязанными и прибитыми к нему сучьями. “Пейзаж” в стеклянном сосуде с водой. Висящий садик».
Дмитрий Краснопевцев. Эскиз будущей картины. 1960-1990 гг. Бумага, карандаш.
В этот период Краснопевцев вырабатывает своеобразный колорит, который сам называет «античным». Сероватые, охристые, пепельные тона, всегда сдержанные и приглушенные, кажется заключают в его работах наслоения времен, пыль веков, налет истории. Как писала о нем искусствовед Екатерина Андреева:«Камерный кабинетный формат его картин совершенно не мешает тому, что каждая из них доходит к нам как фрагмент имперского величия, теперь разрушенного, а когда-то обладавшего мощной разрушительной силой». Однако, чувствуется это исключительно на уровне колористики — предметы лишены каких-либо историко-культурных референтов, они существуют в определенном вакууме, лишенные дыхания человеческой жизни, не тронутые человеческой рукой. При этом сам, горячо увлеченный предметом художник, порою противореча самому себе, о жанре натюрморта размышлял несколько иначе:«Ах как безграничны возможности этого жанра. Сколько различных состояний, чувств, ощущений и идей можно передать, оперируя этими немыми спутниками человеческой жизни. <…> Цветы не мертвая природа, ничто не мертвая природа!»
Дмитрий Краснопевцев. Две чаши с предметами. 1972. Оргалит, масло. 47х59. Коллекция Музея АРТ4, Москва
Состояния и чувства, о которых писал художник, оставались предельно герметичными, заключенными исключительно в восприятии своего автора, любая попытка вычленить и разгадать какие-либо коды в картинах Краснопевцева опасна, так как неминуемо оборачивается заблуждением. Как завещал сам автор, каждое из его полотен стоит воспринимать самостоятельно, не предпринимая попытки вписать его в общую стройную мифологию. Он сравнивал картину с самостоятельным островом, архипелагом и в своих дневниках писал, что внутри нее заключены:«Порядок, чистота, тишина, покой, торжественность. Все изменяющего времени больше нет, оно остановилось. <…> Это контраст жизни, которая есть постоянное движение, перемена, рождение и смерть, создание и разрушение без конца». Течение времени внутри и вне живописного полотна безусловно является одним из основных лейтмотивов в, как их часто называют, «метафизических натюрмортах» Краснопевцева. Ему удавалось создать своеобразную среду, в которой время застывало, теряя точку отсчета и точку окончания, и внутри него застывали предметы, подвешенные вне перенаселенного смыслами и перенасыщенного присутствием человека предметного мира.
Поздние годы
Дмитрий Краснопевцев в мастерской, 1987 год. Фото Юрия Желтова
Семидесятые и восьмидесятые годы для художника были особенно плодотворными. Установлено, что за период с 1963 по 1995 год им было написано относительно небольшое количество работ, всего 540, большая часть из них пришлась на указанный выше период. В более поздние годы к Краснопевцеву пришла заслуженная слава, а сам он все больше и больше отдалялся от людей. Искусствовед Ростислав Климов писал о последнем десятилетии жизни художника, описывал окружавшую его обстановку:«Маленькая квартирка в давно состарившейся новостройке <…> собственные работы, камни — шлифованные человеком и морем, раковины, Спас Нерукотворный XIV века, сухие растения, кактусы и закрытое белой тканью окно. В течение восьми или десяти лет он почти не выходил за пределы этого пространства. Он в нем жил, работал, думал». Дмитрий Краснопевцев был глубоким ценителем немецкого романтизма — Вакенродера, Гофмана — их влияние чувствовалось в его искусстве, в записанных им философских размышлениях и в сопричастности к культу одиночества, отстранения от внешнего мира как определенной форме служения искусству.
На фоне все укреплявшегося затворничества на Краснопевцева обращали больше внимания. В 1972 году его принимают Союз художников-графиков, а в 1982 году, наконец, и в Союз Художников. О последнем событии иронично отозвался Святослав Рихтер:«Ну, их можно с этим поздравить!». В 1988 году при поддержке Министерства культуры СССР в Москве проходит аукцион «Сотбис», съезжается большое количество иностранной публики, в том числе масса важных коллекционеров. На аукционе продаются три картины Краснопевцева, и это событие еще больше подогревает интерес к его творчеству. В его мастерскую участились визиты гостей, в том числе из зарубежных стран, его картины расходились не только по частным коллекциям, но и начали появляться в собраниях музеев по всему миру.
Дмитрий Краснопевцев. Натюрморт со стволом дерева и разбитым кувшином. 1986. Оргалит, масло. 70,3х50,3, см. Частное собрание, США
В 1992 году Дмитрий Краснопевцев, наконец, удостаивается персональной выставки в Центральном доме художника в Москве, однако, сам мастер тяжело болеет и не покидает своего дома, практически не работает и течение целого года не берется за кисть. За этой выставкой следует другая, небольшая, но собранная из лучших образцов его живописи, она проходит в любимом музее художника, Государственном музее имени Пушкина. Этому способствует директор музея Ирина Александровна Антонова, одна из наиболее активных почитателей искусства Краснопевцева. Выставка в музее была приурочена к еще одному важному событию в профессиональной биографии художника — в 1993 году он становится одним из лауреатов престижной премии «Триумф». Через год в Пушкинском музее открывается Музей личных коллекций, Святослав Рихтер дарит музею часть своей коллекции живописи и графики Дмитрия Краснопевцева. Позже, после смерти художника, его вдова, Лидия Павловна, ненадолго пережившая своего мужа, передает музею еще один ценнейший дар: около 700 единиц, в том числе и мемориальную обстановку мастерской, и любовно собираемую несколькими поколениями семьи Краснопевцевых коллекцию редкостей.
Дмитрий Краснопевцев. Куриные боги. 1994. Оргалит, масло. 59х46. Собрание ГМИИ им. А.С. Пушкина, Москва
Художник скончался 28 февраля 1995 года. Его отпевали в храме пророка Илии в Обыденском переулке, в этом же самом храме его крестили 70 лет назад. В последней записи в своем дневнике Краснопевцев писал:«Ты задумаешься над смыслом жизни, усомнишься во многом, узнаешь, что все твои знания и суждения шатки и обманчивы, а чувства не совершенны, что чего-то самого главного ты не узнаешь никогда. Познаешь горечь сомнения и восторг веры в гармонию, в смысл творения, в Бога. И когда устанет твое тело и дух, когда будут навсегда закрываться твои глаза — ты все же скажешь, что жизнь если и не прекрасна, то любопытна, и умрешь спокойно».
В настоящее время Дмитрий Краснопевцев признан одним из ключевых мастеров советского неофициального искусства, регулярно проходят выставки, включающие его работы, его произведения появляются на аукционах в России и за рубежом, публикуются монографии и каталоги, посвященные его творчеству. В 2007 и 2016 годах в музее АРТ4 прошли две персональные выставки художника.
