"*Изящные венцы хороводов кружат над останками исполинов
Всякий раз, сидя в мастерской Влада, оказываясь вместе с ним в благоприятных для художественного размышления обстоятельствах, я наблюдаю его за рисованием, занятием акварелью или живописью и достоверно убеждаюсь в том, что он ничего “не придумывает”. В какой-то непредсказуемый момент, сквозь полупрозрачную взвесь отраженных друг в друге пигментов, будто из толщи океанической воды, к нам на обозрение не сне спеша выплывает невиданная, непредсказуемая образность. В такие моменты удивлёнными оказываются все, по обе стороны изобразительного медиума. Свидетель подобных встреч уже не скажет наверняка, кто кого сочинил и узрел.
Случается и так, что Влад намечает определённый план действий перед тем как приступить к изображению, и в этом состоянии он скорее напоминает мне путника, заворожённого пройденной/видимой/предстоящей дорогой словно наложенным безвременнымо заклинанием. Он намечает маршрут, пытается представить себе наиболее отчетливо ландшафт желанной земли, температуру света, что ложится в её долины. Обмыслив всё это, загадав как желание, он в предвкушении очередного витка, встречи с теми, кто населяет эти дали, с душевными и бездушными, красноречивыми, осторожными – полупрозрачными и мерцающими.
Путешествие в царство Теней, что совершает Орфей в надежде подняться вновь рука об руку со своей Истиной; пророчества оракула, которые транслирует Пифия, стоя над разломом, распростёртым до недр Земли, вдыхая его ядовитые туманы - архетипические образы экскавации ускользающего субъективного смысла, который тут же рассыпается, стоит только герою дерзнуть убедиться в его достоверности.
* ...он, когда речь зашла о железных дорогах, высокопарно заявил, что “они возвеличили человека и умалили мир”
Настоящее транслирует праведность усердия, словно бы усердие есть возможность забыться, пропасть в парадигме времени для того, чтобы выстроить свою модель вселенной заново, внутри необъятного и неизяснимогонеизъяснимого, дабы уяснить и понять свой персональный обустроенный космос. Путник в пику оседлости, в противовес умению быть усердным зияет зазором между фантомностью своего невмешательства во время и предрасположенностью к тому, чтобы угодить в янтарь пейзажа и остаться в нём главным героем до скончания времён.
*Я вспомнил, что забыл, как танго танцевать
Существует такая фантасмагорическая теория, согласно которой Вселенная до Большого Взрыва могла представлять собой некое подобие человеческой головы. Влад любит повторять, что универсум черепной коробки всегда представлялся ему как некая архитектурная модель, где всякая полость заселена очень специфическими жителями; или же культовым сооружением, собором, своды которого служат обителью для совокупного знания, которое мы стремимся с усердием вспомнить (заучить, увериться, присвоить), тайно мечтая об обратном.
*Товарищ Время
Встреча с головой гиганта - осмысление космоса Другого, что селился в этой антропоморфной сфере. Времени, что он, Другой, провёл в этих сводах. Как оно представлялось ему, было ли сочтено для него, знал ли он вечность. И как быть нам, соглядатаям столь чудесного артефакта? Должны ли мы трудиться, чтобы объяснить неподвластное для разбора или уж лучше потрудиться забыть, вытеснить это из памяти? Исполин одновременности – триединство времён образует воображаемое пространство, пространство изображения, в котором нет предсказаний, памяти и правды . Пожалуй что оно в действительности способно превратить человека в рефлексирующую крупицу, бликующий пигмент в этом общем свечении космогенной амальгамы, где страх конечности становится отражением страха бессмертия".
Марья Дмитриева
